Гулы - Страница 50

Комиссар вдруг почувствовал, как по телу его пробежал холодный озноб. Он тихо выдохнул и про себя выругался: дьявол!.. Да он же нарисовал душителя!..

С минуту он смотрел на кривящиеся в ухмылке губы нарисованного человечка, потом отбросил карандаш в сторону и вытер выступившую на лбу испарину.

Неожиданно зазвонил телефон. Схватив трубку, Гольди услышал:

— Комиссар, это вы?

— Кто это? — Гольди не узнал говорившего.

— Это Скала.

— А, Умберто… — Комиссар скомкал лист с нарисованным душителем и швырнул его в мусорную корзину, стоящую в углу кабинета. Затем прокашлялся, пытаясь избавиться от странной хрипоты, появившейся в голосе.— Что у вас, Умберто? Есть что-то новое?

— Я звонил вам полчаса назад, но вы не ответили?

— Меня не было в комиссариате,— пояснил Голь-

ДИ.

— Ясно… — Скала помедлил.— Комиссар, помните мы с вами разговаривали о «воске», найденном на руках убитых?

— Конечно.

— Я сделал его анализ.

— Нашли что-нибудь интересное?

— Да… Но я не хотел бы говорить об этом по телефону. Расскажу, когда встретимся. Вы ведь не передумали насчет вечерней поездки?

— Нет.

— Ну и прекрасно… Знаете, я переговорил с доктором Трози. Он действительно находил «воск» у человека, убитого возле аэропорта. Затем я поднял свои отчеты — оказалось, что в первый раз я обнаруживал это вещество под ногтями человека, задушенного в «американском» квартале… Так что теперь вы можете быть уверены, что убийца всех этих людей — одно и то же лицо.

— Да, конечно,— согласился Гольди. Немного подумав, он спросил: — Умберто, но почему вы не хотите рассказать мне прямо сейчас, что выяснили насчет этого вещества?

— Это не срочно, комиссар. И потом… мне надо провести еще пару тестов — я не закончил. Но к вечеру у меня все будет готово.

— Ладно.— Гольди посмотрел на часы.— Умберто, мы подъедем к вам в начале одиннадцатого. Где вы будете: в больнице или дома?

— Я думаю, дома. Жена не любит ужинать одна… Понимаете, ей нравится, когда вечером вся семья в сборе.— Скала усмехнулся, и его искаженный смех перенесся по телефонному проводу в кабинет Гольди.

— Я отлично вас понимаю,— проворчал комиссар.— У меня самого точно такая же история.

— Ну, что вы хотите — женщины,— философски протянул Скала и закончил: — Значит, до вечера, комиссар?

— Да, до вечера.

Услышав гудки, Гольди положил трубку и задумчиво посмотрел в окно.

Итак, «воск» найден на руках трех человек, убитых в разное время в разных частях города. Это действительно говорит о том, что убийца — одно и то же лицо, С такими данными можно даже идти к Плацци и просить официальное разрешение на вскрытие могил, хотя… Гольди задумался. Нет, пожалуй, не стоит этого делать. Ведь сегодня утром начальник полиции дал ясно понять, что не желает, чтобы кто-нибудь, помимо полиции, знал о трупах. Если же они начнут проводить официальную эксгумацию, об этом могут пронюхать журналисты. Лучше сделать все в тайне от Плацци, а уж потом представить ему окончательный результат.

Гольди поднялся из-за стола и подошел к окну.

С минуту он рассматривал площадь перед комиссариатом. Несколько человек — судя по виду, туристы,— замерли у фонтана, сооруженного посреди пьяцца дель Фуоко, и любовались бьющими вверх струями воды, рядом с людьми бродили голуби, которым не было надобности опасаться машин,— ведь на площади движение запрещено…

Неожиданно в голову комиссару пришел вопрос, периодически возникающий у него раз в несколько месяцев: почему эта площадь названа именем огня? [Piazza del Fuoco — площадь Огня (ит.)]. Ведь, насколько он знал, в центре Террено за всю его историю не было крупных пожаров, на этой площади никогда никого не сжигали — ни в этом веке, ни в прошлых, и даже рождественский фейерверк устраивают на пьяцца дель Пополо, рядом со зданием пожарной команды, а не здесь — из-за боязни подпалить здание муниципалитета или городской ратуши.

Гольди вздохнул.

Если бы это было самым большим вопросом, мучающим его, он был бы счастлив…

Желтая табличка, небрежно прикрепленная на стене дома, извещала: «Виколо Оливо» — Оливковый переулок.

Заглянув в блокнот, Бен Аз Гохар сверился с адресом, полученным от отца Федерико (виколо Оливо, дом 8, квартира 16), сунул записную книжку в карман брюк и решительно ступил в темноту прохода, образованного двумя трехэтажными домами.

Ширина виколо Оливо не превышала четырех метров — вряд ли здесь могли разъехаться даже две встречные машины. Однако, суживая и без того тесный проезд, у стен домов стояли мусорные бачки, газетные автоматы, половина из которых находились в таком состоянии, словно были взорваны изнутри, огромная коробка автомата по продаже газированной воды.

Тень от домов укрывала переулок с надежностью похоронного савана. Трех-, четырехэтажные дома, стоящие вплотную друг к другу и отрезающие путь свету в глубину переулка, создавали не слишком радужную картину — черный асфальт мостовой и серые стены зданий сливались в унылом однообразии. Лишь в дальнем конце виколо Оливо яркой жемчужиной сверкал кусок улицы, залитый солнечными лучами. «Наверное, солнце появляется здесь всего лишь на несколько минут в день,— решил Аз Гохар, оглядывая крыши домов. Между крышами тонкой нефритовой полоской голубело небо.— Что ж… Вполне подходящее место жительства для смотрителя кладбища».

Стайка ребятишек семи-восьми лет играла возле подъезда одного из домов. Они развлекались тем, что кидали осколки кирпичей в газетные автоматы. Выигравшим у них, очевидно, считался тот, кто попадал в узкую стеклянную полоску вверху алюминиевой коробки. При появлении человека в армейском комбинезоне ребятишки на время прекратили игру, настороженно поглядывая на чужака. Сидя на тротуаре, они подобрались, готовые при первых же признаках опасности вскочить на ноги и скрыться в подъезде. Но чужак прошел мимо, не проявив ни малейшего интереса к малолетним разрушителям муниципального имущества. Куски кирпичей снова взлетели над мостовой и с могильным грохотом принялись ударяться в металлические бока автоматов — словно невидимый гигант забивал гвозди в крышку огромного гроба. «Гроба Террено»,— мелькнуло в голове Аз Гохара,